Annotation of text: курсовая (Лингвистика, 1 курс бак)
43) « Будь мой наместник в сем; злодеев не щади"
Должность наместника ( что буквально означает « преемник») существовала и в России конца восемнадцатого века, что позволяет говорить о том, что это слово к архаизмам того времени никак не можно отнести.
44) « Когда Владимира узрю мной паки страстна"
В толковом словаре Ушакова слово « паки» помечено как церковнославянское и устаревшее; означает « опять, еще, снова».
45) « Все охладеет в нем, начнет он мной гнушаться"
Слово « гнушаться» означает « испытывать чувство брезгливости», является устаревшим в наши дни, но в восемнадцатом веке таковым не являлось.
46) « Свершай рукой своей их неизбежный рок"
В высоком стиле слово « рок» является синонимичным понятию « судьба», но в восемнадцатом веке употреблялось преимущественно именно в этом значении.
47) « Никто пред Князем сим теперь не предстоит"
«Предстоять» в данном случае означает находится пред чьим-то взором и помечено в словаре Ушакова как устаревшее.
48) « Но чтож!
Пусть будет так!
скрепися и умри"
Здесь слово « скрепиться» употреблено в значении « укрепить дух, собраться с силами», указанного в толковом словаре Даля.
Такая форма и значение данного слова не являлись устаревшими в восемнадцатом веке.
49) « Плод нежныя любви, дар гневных мне судьбин!»
«Судьбина» является устаревшей формой слова « судьба», в восемнадцатом веке уже считалась архаизмом.
Теперь стоит обратить наше внимание на одно интересное явление, имеющее место быть в исследуемой пьесе, а именно употребление таких старославянских форм глагола, как, например, « видити», но вместе с тем можно встретить и привычные нам формы инфинитивов.
Такая же тенденция наблюдается и в « Оде на взятие Хотина» М. В. Ломоносова ( а именно обильное употребление инфинитивов на безударное- ти: « покрыти», « склонити» и проч.
наравне с употреблением обычных форм, таких как, например, « избежать»).
Если в жарком споре о подлинности « Слова о полку Игореве» согласиться с теми, кто видит поддельность этого произведения, то именно такой способ был избран для максимально приближенной к достоверности форме передачи древнерусского языка.
Второе, на что стоит отдельно обратить внимание, это употребление таких форм местоимений, как « ея», « мя», « всея» и т.
п.,
которыми изобилует текст пьесы.
Если открыть « Грамматику русского языка» пера М. В. Ломоносова, то можно убедиться в том, что эти формы широко и естественно им употребляются в рассуждениях о русском языке, из чего можно сделать вывод, что это было нормальное явление для языка того времени.
Третье, что привлекает внимание, это употребление усеченных прилагательных и причастий ( лавровы вьются, всходящу денницу), что, вне всякого сомнения, является архаистической условностью.
Можно также заметить, что многие прилагательные единственного числа в именительном падеже мужского рода заканчиваются на- ой, например, « которой», а существительные в родительном падеже единственного числа мужского рода — на- у: сраму.
Часто встречаются и слова с удаленным полногласием: « пременну», « чрез» и проч.
Следует обратить внимание, что такие слова, как « десница», « свирепство», « дерзает», « теку» в значении « иду», « зрю» и проч.,
хотя и помечались как устаревшие, но уже плотно вошли в русский язык восемнадцатого века и имели в нем полноценный набор прав, доступный всем словам русского языка.
Что касается орфографии, то здесь вряд ли можно найти подражание древнерусскому языку, ведь пьеса ориентирована в первую очередь на слуховое восприятие.
Впрочем, надо заметить, что все эти условности однако не были для сознания того века непременными славянизмами и не всегда были на службе у высокого слога.
Пожалуй, вне контекста, все вышеописанные явления едва ли смогли бы самостоятельно передать славянско-исторический контекст.
По сути Ключарев поступил в подражание Ломоносову, который в середине восемнадцатого века для украшения своей поэзии и создании нужной атмосферы русифицировал некоторые запасы церковнославянской лексики, и эти возрожденные им слова плотно вошли в литературный русский язык.
Такое явление, как слитное написание слова с частицами (« чтож», « льзяль» и проч.),
возможно, могло вызвать интерес, однако является абсолютно нормальным явлением для языка восемнадцатого века.
Итоги
Теперь можно попробовать ответить на те вопросы, которые были поставлены.
Трагедия постоянно обращается к историческим сюжетам, потому что атмосфера героев и возвышенный дух предков как ничто другое подходит идеям классицизма, который правил литературой того времени.
В распоряжении писателей не было особенно много инструментов выразительности — развитие сюжета ограничено принципом трёх единств ( описан выше), и поэтому лексические средства передачи исторической атмосферы, обладая настоящей многогранностью, выходят на первый план.
Что такое историческая атмосфера?
Это проекция прошлого, это изображение былого таким, каким оно было воспроизведено в сознании пишущего.
Разумеется, это означает некоторую наивность в представлениях, в том числе и о языке, на котором говорят герои.
Величайшие историки не могут знать полной картины жизни тех, кто жил при Владимире, что же говорить о людях, которые не положили половину своей жизни к ногам исторической науки?
Очевидно, автору видится, что именно употребление различных архаизмов и синтаксических конструкций, не характерных для языка середины восемнадцатого века, наиболее точно передаст славянско-исторический колорит, и вряд ли можно поспорить с его решением.
Итак, употребление нехарактерных для восемнадцатого века слов необходимо для создания впечатления архаичности и стилистической маркированности.
Выбирая слова, Ключарёв ориентировался прежде всего на их уместность атмосфере происходящего.
Сказал бы Владимир так, как сказал бы современник Ключарёва?
Смог бы выразить всё смятение своей души, используя слова, которые его исторический прототип не знал?
Да, конечно, теоретически мог бы, но был бы это настоящий образ Владимира или только дурная на него пародия?..